Наталья Васильева — автор множества шрифтов, в первую очередь текстовых. Перед выходом научной антиквы Hyperon мы поговорили с Натальей о шрифтовом дизайне, науке и каллиграфии.
Наталья, добрый день! Расскажите — как вы начали заниматься шрифтами?
Труднообъяснимый интерес к буквам у меня был со школьных лет. Когда я училась в старших классах, моя мама, инженер, занималась на работе подготовкой технической документации, и у неё был учебник В. И. Рывчина с соавторами «Техническое редактирование»; он до сих пор стоит у меня на полке. Речь в нем шла, конечно, еще про металлический набор и высокую печать, про старые технологии. Как ни странно, я листала его с удовольствием, и от слов «верстка», «выключка», «отбивка» и тому подобных у меня что-то приятно замирало внутри. Это почти иррационально, в подобных вещах вроде бы нет никакой романтики, но как кого-то влекут, скажем, путешествия, так меня почему-то влекло типографское дело. А потом, когда я преподавала в вузе, по мере необходимости занималась оформительскими делами — рисовала на ватмане наглядные пособия для занятий и делала надписи плакатным пером, готовила стенгазеты. Потом появились персональные компьютеры и настольные издательские системы, и я переключилась на эту сферу, стала пробовать себя в подготовке книжек. Была такая издательская система для DOS — Xerox Ventura Publisher, шрифты в ней использовались ещё растровые. Я работала с ней.
Позже весьма небесполезными для меня оказались книги Альберта Капра, в частности прекрасно иллюстрированная книга «Schriftkunst», которую я прочитала на немецком языке. Я охотилась за любыми книгами по дизайну шрифта, которые раньше попадались не так уж часто, и со временем собрала довольно хорошую библиотеку.
Что вы преподавали?
Фармацевтическую химию, токсикологическую химию. Я окончила медицинский институт и имею высшее фармацевтическое образование (провизор), работала на профильной кафедре. Нравилось и работать, и учиться, и мне до сих пор нравятся естественные науки. И фармакологию я обожала, и биохимию тоже. Но в качестве сферы деятельности, где я как-то могу проявить свои творческие способности, я в большей степени видела оформительскую работу, а не науку — там не очень развернешься, особенно сейчас, так что ничуть не жалею, что ушла из преподавания в издательские дела. Я стала заниматься подготовкой книг сначала на кафедре, потом в редакционно-издательском отделе. Однажды, будучи на курсах повышения квалификации редакторов, я спросила у преподавателя, известен ли ему кто-либо, кто связан с разработкой шрифтов, и он дал телефон фирмы Тайп Маркет. Я набралась нахальства, позвонила туда и вышла на Алексея Шевцова. Мы встретились, и, видимо, он оценил лихорадочный блеск в моих глазах и мою увлеченность. Потом, когда фирма объединилась с Паратайпом, он позвонил мне и пригласил меня туда.
В период работы в ТайпМаркет у вас уже было что-то из шрифтов?
Да, я пыталась русифицировать в Fontographer’е какие-то шрифты, уже и не помню сейчас, какие. Но это были опыты, конечно, несовершенные — как я сейчас понимаю, попросту ерунда. Тем не менее Алексей оценил мой энтузиазм.
Как получился переход от первых русификаций, например, до Zapf Elliptical 711?
Просто мне нравился этот шрифт. Я выбирала понравившийся шрифт из набора на СD (тогда в продаже было много лазерных дисков со шрифтами) и начинала дорисовывать кириллицу. Позже, уже в Паратайпе, Владимир Ефимов — низкий ему поклон за это — разбирал со мной эти работы и чрезвычайно деликатно указывал на все их недостатки. Я очень высоко ценю то, что он не отнесся ко мне пренебрежительно, как к человеку, который непонятно откуда пришел и по профессии даже не дизайнер, а терпеливо объяснял, в чем состоят мои ошибки, и это давало прекрасную возможность учиться (моя любимая формула — «нельзя научить, можно научиться»).
Помните ли вы свой первый шрифт, который стал тиражным?
«Исторически» первый — это Adonis, который я начинала делать очень давно. Потом этот шрифт в своем первоначальном варианте перестал мне нравиться, и я его переработала (но, насколько я знаю, новая версия на сегодняшний день не выпущена).
У него плавные засечки в форме «облизанного леденца», одно время мне очень нравились такие формы.
Чем вы сейчас занимаетесь помимо шрифтов?
Вёрсткой книг для Барнаульского педагогического университета, где я числюсь на кафедре лаборантом, а на практике занимаюсь редакционно-издательскими и оформительскими делами. Представляю, так сказать, неофициальный филиал издательства на кафедре. Мне очень нравится это сотрудничество, там работают интересные люди, хотя история и гуманитарные науки — совсем не моё, я люблю естествознание и по натуре совершенно не гуманитарий. Но мне нравится народ на кафедре, эти люди — энтузиасты своего дела и относятся к работе с душой, а не формально. Археологи и этнографы ездят в экспедиции, издают массу сборников и монографий по археологии, этнографии, истории Барнаула и края; есть исследования, связанные с публикацией старинных карт и историей заселения Сибири. Это всё не моя тематика, но мне интересно, и я много нового узнаю попутно. А этой осенью пришлось, находясь в Москве, получать по e-mail задания из Барнаула и в авральном режиме компоновать сборник статей по этнографии.
Я сотрудничаю и с другими авторами, например с алтайскими биологами. Кроме того, мне повезло готовить к печати довольно много книг по астрономии, автор которых — Владимир Сурдин, известный популяризатор науки, он работает в Астрономическом институте (ГАИШ) МГУ. Мы давно знакомы и сотрудничаем. Сейчас как раз задумана новая его книга в издательстве АСТ; посмотрим, что получится. Приятно, что с редактором АСТ мы нашли общий язык: она тоже считает, что к каждой книге надо относиться индивидуально и внимательно и что в подготовке книг никакого «конвейера», спешки и формального подхода быть не должно.
А для души я занимаюсь фотографией, увлекаюсь макросъемкой, ужасно люблю насекомых, интересуюсь биологией. Насекомых люблю брать в руки — недавно была на выставке «Инсектопия», где обитают всякие экзотические членистоногие, подержала в руках огромного кузнечика, размером с ладонь, и сфотографировала его (и не только его). Люблю таких животных — ползучих, с лапками и усиками. Другой привлекательный для меня жанр фотографии — архитектурный пейзаж, особенно московский: делаю подборки видов любимого города, иногда выкладываю их в Фейсбуке.
Как связана макросъёмка и макросы, которые вы пишете для шрифтов?
К программированию я приобщилась, ещё когда в ходу были персональные компьютеры Д3-28 и программы для них на магнитофонных кассетах. Когда я пришла на кафедру, там работал сотрудник, интересовавшийся компьютерными технологиями (остальные преподаватели совершенно не имели к этому склонности), и он мне как новому человеку начал показывать приемы программирования на Бейсике; я увлеклась этим. Мы составляли несложные учебные программы и программы для обработки данных; это был конец 80-х, тогда не было, как сейчас, готовых программ на все случаи жизни. Потом появились IBM-совместимые компьютеры.
Программирование — это интересно. Красота программы — в её логике, и к тому же это возможность заставить машину делать то, что ты хочешь, и так, как ты хочешь. В свое время мне очень понравился язык Паскаль своей логичностью и внутренней стройностью. На нём я писала порой довольно сложные программы со вставками на Ассемблере. Но к тому времени, когда я переключилась на дизайнерскую работу, появилось много готовых программ, и острая необходимость в написании своих собственных отпала. Однако я нашла применение своим программистским устремлениям в написании макросов. Это хороший способ оптимизировать работу в графическом редакторе — переложить на программу рутинную работу, которую не хочется делать вручную: нажал кнопку, и готово. Мне вообще нравится быть разработчиком, а не только пользователем. По этой же причине я люблю использовать свои шрифты в книгах. Иногда из-за этого возникают трения с издательствами, как, например, произошло в прошлом году и чуть не произошло в этом (мне хотелось использовать свой шрифт, который еще никем не выпущен, а издательства ссылались на лицензионные требования, опасаясь юридических осложнений).
Мне нравится делать все «от и до»: и шрифт готовить от начала до конца, и макросы писать те, которые мне нужны и которые мне удобны. Тут есть много мелких деталей: например, кернинг в капители я хочу сделать именно такой, а не другой, поэтому задаю соответствующие параметры в макросе. Короче говоря, мне нравится делать всё именно так, как я хочу. Это, можно сказать, мой принцип в жизни и в работе. И оформлять книгу мне нравится от начала и до конца. Я получаю текст, очень часто халтурно набранный в Word’е, с ошибками и опечатками, плюс к нему как попало отсканированные или изначально плохого качества фотографии (это просто бич — файлы JPG с ужасным сжатием), и надо из этого сделать «конфетку». Когда получаешь хорошую, нормально отпечатанную книгу, бывает приятно, поскольку это всё моя работа, за исключением типографской ее части: работа над текстом, работа над инфографикой, компоновка страниц и, как правило, шрифт.
Иллюстрации я обычно делаю сама (векторные — в CorelDraw), терпеть не могу «тянутые» откуда-то картинки, которые встречаются часто. Вообще, например, в издательстве «Альпина нон-фикшн», с которым я имею опыт не совсем удачного сотрудничества, мне честно сказали, что у них работа поставлена на поток и детально заниматься каждой книгой нет возможности (подозреваю, что и желания). Иллюстраций в их книгах очень мало, а если есть, то это какие-то элементарные схемы на уровне нескольких геометрических фигур, и то зачатую сделанные небрежно. А я люблю делать сложные картинки, не фотореалистичные, но достаточно детальные — если, допустим, надо изобразить строение планеты или схему какого-то аппарата. Кстати говоря, инфографика была бы для меня самой удачной «экологической нишей» в работе. В реальности я занимаюсь в основном не ею, а иллюстрированием научно-популярной литературы, что, впрочем, похоже — надо сделать изображение наглядное, информативное и эстетичное, не увлекаясь деталями, которые не нужны и отвлекают (этим очень часто многие тоже грешат). Вот, например журнал «Наука и жизнь»: не знаю, как сейчас, но раньше в нем постоянно были какие-то не в меру «разукрашенные» рисунки, с градиентной заливкой где ни попадя, вместо четких и наглядных схем.
Обычно все работают в Иллюстраторе или Фотошопе, но Фотошоп я не люблю. В качестве растрового редактора использую кореловский Photo Paint; это прекрасная программа — по возможностям она не хуже, а по удобству, на мой взгляд, лучше, чем Фотошоп.
Расскажите о своём увлечении каллиграфией
Каллиграфия была первична, потому что я ещё до компьютеров занималась оформлением всяческих приглашений и поздравлений, писала плакатным пером.
Старый шрифт Весна — это фактически копия рукописного образца, выполненного широким пером, а Иллюзион (Данс) нарисован сразу в графическом редакторе.
Пока не было компьютерных технологий, я увлекалась этим делом, писала пером — и по необходимости, и просто потому, что нравилось. Но когда появилась возможность, я переключилась на изготовление шрифта сразу в векторе. Сейчас я редко пишу от руки.
Поговорим о переработке советской классики. Как пришла идея оцифровки Журнальной рубленой?
Кудряшевскую мне поручили, это было задание от заказчика, от фирмы. Не скажу, что Кудряшевская мне очень нравится. Журнальная рубленая — наоборот, один из моих любимых шрифтов. Он у меня ассоциируется со старым журналом «Наука и жизнь», в котором многие тексты набирались именно им. Журнал в советские времена был очень достойным (хотя в принципе я отнюдь не поклонник советских времен, а, наоборот, категорический противник). В начале 80-х, когда еще сохранялась высокая печать, там очень часто использовался этот шрифт, но потом, когда они перешли на компьютерную вёрстку и Arial, оформление стало посредственным. Журнальная рубленая очень хорошо читается. Но мне не нравился ее прежний компьютерный вариант — он был далек от исторического прототипа. И я решила его восстановить. Фактически это была копия металлической версии — я сканировала с высоким разрешением образцы книжных и журнальных страниц и потом, насколько возможно, подгоняла рисунок букв под растровый оригинал. Качество картинки на сканах было не очень высоким из-за шероховатости бумаги и растискивания краски, но я по возможности старалась адекватно воспроизвести рисунок букв и их пропорции. Хотелось дать этому шрифту новую жизнь, чтобы можно было продолжать им пользоваться.
Вы сейчас работаете над шрифтом Мысль?
Это тоже мне поручили. Мне этот шрифт нравится, так что почему бы не сделать? Чем больше шрифтов, тем лучше, а его, как я заметила, стали часто использовать в книгах, хотя качество кривых там не на высоте. Почему бы его не улучшить? Раз попросили — сделаю с удовольствием.
Было ли что-то, что пришлось радикально поменять в оригинальном рисунке тех исходных файлов Мысли, которые вам были переданы?
Радикально в рисунке — нет, только мелкая правка пропорций (например, буква «ш» стала чуть-чуть шире). Но я сделала альтернативные варианты для некоторых букв. Я не могу радикально менять исходный рисунок, потому что не я его автор. То, что я бы сделала по-другому, я оформляю в виде альтернатив. Хотя большинство людей, насколько я вижу, альтернативами не особо пользуются. Рядовые рутинно работающие операторы вёрстки даже, наверное, не знают о такой возможности. Но я бы, например, точно воспользовалась альтернативными знаками — скажем, верх буквы «д» в виде остроконечного уголка мне не нравится. Всё-таки текстовый шрифт не должен отвлекать внимание своим рисунком, он должен быть «невидимым», то есть просто нести информацию. Не всегда, конечно, но как правило, если в длинном тексте взгляд цепляется за какие-то детали формы букв, это не очень хорошо.
Вы для Паратайпа делали много разных кириллизаций латинских шрифтов, в том числе Mister Earl, Zapf Elliptical 711, Iowan old style…
Iowan мне нравится, тоже хотелось русифицировать его, чтобы можно было использовать в кириллических текстах. Кстати, издательство «Альпина нон-фикшн» его часто использует — даже где не надо бы. Он мне представляется шрифтом в большей степени для гуманитарных текстов — такой довольно изысканный, его рисунок сам по себе привлекает внимание, а они его применяют везде, не считаясь со стилем.
Я вообще начинала работать со шрифтом с русификаций. Zapf Elliptical мне нравится — а если шрифт нравился, я старалась его приспособить для собственного использования. Мои первые работы, как я уже говорила, конечно, были дилетантскими, но после доработки эти шрифты становились вполне приемлемыми, и их выпускали.
Расскажите про то, как появились ваши неалфавитные гарнитуры.
Идея Nat Pictures, шрифта с фигурками животных и изображениями предметов, просто пришла в голову. Почему бы не сделать набор заготовок силуэтных картинок в виде шрифта? Их легко и удобно использовать. А еще были виньетки. С виньетками в какой-то момент на меня нашло вдохновение, я стала рисовать их на бумаге, изрисовывала ими целые тетрадные листки, а потом обычно даже не сканировала, а просто срисовывала в Fontographer’е. Сделала эти два набора, а потом как-то это вдохновение прошло. Шрифт Astrosym нужен был для работы с книгами по астрономии — нужны были, например, знаки созвездий и символы планет.
Над чем вы сейчас работаете, какие новые шрифты скоро появятся?
Гиперон. Он не новый, я к нему периодически возвращалась, что-то доделывала, переделывала, добавляла знаки, альтернативы — это процесс бесконечный. Наконец в этом году я его отдала. Как сказал Владимир Ефимов, эту работу нельзя закончить, её можно только прекратить; это отличный афоризм применительно к работе над шрифтом.
А насчет нового — у меня очень много давних заготовок, которые я периодически достаю из пыльного сундука, отряхиваю пыль и пытаюсь с ними что-то сделать. Таких сейчас около пяти штук, там не хватает символов, кернинга, а порой и начертаний. Я доделываю какие-то элементы, а потом переключаюсь на что-то другое, в том числе на свою основную работу по вёрстке книг. Но я не жалуюсь: мне это нравится, мне вообще нравится разнообразие. Заниматься чем-то одним — условно говоря, работать на конвейере — я бы не смогла.
В крупных издательствах сотрудник получает задание: сделай вот это и это, да еще и по шаблону («у нас принято так, а вот так вот не принято») — извините, я бы сбежала оттуда на второй день. Я человек самодостаточный, мне интересно делать то, что я хочу, и так, как я хочу. Вот с Владимиром Сурдиным мы сработались — я его первый читатель, мы обсуждаем тексты книг, порой спорим. Он может со мной не соглашаться, я не могу ничего навязывать, но как читатель могу иметь свою точку зрения. Мы обсуждаем, какие иллюстрации добавить, он предлагает, а я добавляю что-то своё — мне такая работа нравится, я по природе и по характеру фрилансер. На практике, конечно, я не совсем фрилансер, но мне везёт, что даже в педуниверситете работа по сути практически такая же: я встречаюсь с автором, мы что-то обсуждаем, он что-то предлагает, я что-то предлагаю. Это происходит совсем не так, как в крупном издательстве, где автор отдает в работу текст и файлы иллюстраций и потом получает уже готовую верстку, которую не очень-то изменишь. В моей практике и на стадии верстки часто бывают переделки: автору порой приходит в голову неожиданная идея: а давайте мы это перепишем, а давайте это переставим — приходится идти навстречу. И это нормальная творческая работа.
Ещё я сотрудничаю в качестве волонтера с нашими биологами, экологами. У меня есть хорошая знакомая, которая ведет общественную работу, связанную с охраной природы. Она работает с Тигирекским заповедником, и я делаю для них некоторые оформительские вещи: брошюры, плакаты, иногда шаблоны наградных дипломов для школьников. Тоже интересно и тоже мне нравится.
Вы живете в Барнауле и каждый год приезжаете в Москву осенью, но так было не всегда?
Я родилась в Барнауле, но не могу без Москвы. Я придумала себе статус — «москвичка, живущая в Барнауле», и, наверное, это объясняет, почему я сюда приезжаю. Приезжаю давно, с восьмидесятых, когда училась на 3-м курсе. Петербург я терпеть не могу, а Москву очень люблю, у меня даже есть стихотворение на эту тему — про мою блудную душу, которая поселилась здесь и с тех пор «бродит весь день, шальная, по бульварам и по мостам». В Москве я ощущаю себя абсолютно как дома, мне идеально комфортно и легко, как будто я попадаю в резонанс с неким «информационным полем» (это, конечно, фантазия, но здесь она почему-то ощутимо материализуется). В московском воздухе разлито что-то такое, что дает ощущение полного комфорта и полной защищенности от любых неприятностей. Я иду по незнакомой улице и чувствую себя легко и уверенно, как будто я в своей комнате; здесь нельзя заблудиться, дорога всегда выведет куда надо, и все ко мне хорошо относятся. Древние римляне верили в «гениев места» — богов-покровителей мест. В Москве точно есть какая-то богиня-покровитель, которая ко мне благоволит.
Как вы относитесь к тому, что ваш шрифт видит массовый потребитель, миллионы людей?
Я человек очень честолюбивый, но абсолютно не тщеславный. Мне нравится видеть свою работу в деле, убеждаться, что она востребована. В последнее время я стала часто видеть свои шрифты, листая книги в книжных магазинах: тексты набирают и русифицированным Iowan Old Style, и шрифтами Margon и Deca.
Нередко вижу свои шрифты в рекламе, на вывесках. Мне приятно, что люди, совершенно меня не знающие, выбрали мой шрифт просто потому, что он им понравился. Это беспристрастная оценка. В этом году на Северном речном вокзале, который недавно отреставрировали, я видела большой плакат «Поздравляем москвичей с Днем города», набранный рукописным шрифтом Adventure, который уже надоел всем, включая меня, но, тем не менее, до сих пор довольно популярен. Это приятно. Но мне совсем не нужно, чтобы о моем авторстве знали все. Я знаю, что автор — я, мысленно ставлю себе галочку, моё честолюбие удовлетворено, и этого достаточно.